С вами — чёрствая дрянь, трамвайный хам, стукач и так далее. Я хотел бы приоткрыть дверь в свою мерзкую тёмную душонку, чтобы вы, обиженные мной невинные овечки, могли хоть немного порефлексировать и понять, что ничто не бывает просто так, и что Кощеи, злые, «потому что злые», бывают только в сказках.

Так вот, я стану помогать мамашам затаскивать коляски в транспорт ровно тогда, когда эти мамаши станут оплачивать проезд — свой и всех членов семьи, вписывающихся в гостеприимно раскрытые для коляски двери. Я знаю экономику: безбилетники воруют деньги не у транспортной компании, а у тех, кто честно платит за свой проезд. Покуда мамаши ездят за мой счёт, периодически «вписывая» с собой в троллейбусы мужей, сватов, братьев и приятелей, я буду считать, что свой долг я им уже отдал. Они и так едут за мой счёт — чего же боле?

Я стану придерживать двери в метро ровно тогда, когда проходящие за мной станут протягивать руки и принимать эстафету, а не демонстративно опускать руки по швам и ломиться толпой в открытую дверь в надежде, что у меня не хватит совести отпустить дверь им в лицо. Ну да, не хватит, но я более не намерен стоять минут пять, держа дверь в надежде, что поток людей с коровьими лицами, устремляющихся в проход, толкающих друг друга и демонстративно не готовых придержать дверь, наконец иссякнет. Мне проще отпустить дверь как придётся, чем становиться бесплатным швейцаром в заложниках собственной совести.

Я не намерен рисковать собой и другими ради вашего дрищтерьера, протянувшего «рулетку» поперёк велодорожки. В результате экстренного торможения меня может занести, и я могу сбить кого-то из прохожих, могу травмироваться сам, на меня может налететь едущий сзади. Эти риски не стоят порванного поводка и даже задушенной собаки. Да, мне жалко животное. Но себя и прохожих мне жальче стократ. Кого мне не жаль, так это дебилов, не способных уследить за собакой в тридцать раз легче их. Обидно, что поводок, зацепившийся за педаль, ломает не их шею.

Я буду писать кляузы участковому и свидетельствовать ему ровно до того момента, как в подъезде перестанет вонять дымом. Курите у себя дома. Мне плевать на ваших детей, на ваших родных, на вашу канарейку, на то, что вы не можете бросить, на то, что вы мои соседи, на то, как вам тяжело живётся, на то, что вы тоже платите квартплату: вы сами приобрели себе вредную привычку, сами несёте за неё ответственность и сами должны решать сопутствующие проблемы. Это — ваша вредная привычка, а не моя, и меня травить вы права не имеете. Себя и своих домашних можете хоть хлором заставлять дышать. Я не против, я даже за.

Я буду портить что угодно, оказавшееся на мне в общественном транспорте. Поставленную на колени сумку можно порвать или выкинуть из вагона; в бок можно ткнуть локтем или кулаком, а в жирные ляжки — чем поострее. У вас есть язык. Вы всегда можете сказать: «Простите, вы не могли бы подвинуться?», «Вы не могли бы уступить?», «Я присяду?», «Извините» — и я, разумеется, подвинусь, встану, кивну и улыбнусь. Но если вы считаете, что можете плюхнуть мне на колено жирное полужопие, расположить свою сумку на моём лице или свой кредитный планшетик на моей спине, готовьтесь приобрести пару синяков и потерять часть багажа в качестве штрафа за хамство.

Я циничен и мерзок, я не спорю. Но знаете что? Я — ваше отражение. И если я вам не нравлюсь, можете или попытаться поменяться, или продолжать пенять на зеркало. У вас тоже есть выбор, невинные мои праведнички. Был он и у меня, и я предпочёл стать Кощеем, нежели быть «терпилой». И, кстати, я никогда не делаю всего того, что раздражает меня самого, так что я имею на все свои ответные действия полное моральное право. Пословицей про «бревно в своём глазу» меня попрекнуть не получится. Вы сначала свою соломку извлеките. относиться к вам будут иначе.