Я уже несколько лет не разговариваю с отцом, живя с ним в одной квартире. За это время он даже перестал быть «отцом», «папой», а стал просто родителем — человеком, который повлиял на процесс моего зачатия. Всё.

В чем же дело? Он алкоголик. «Тьфу, я тоже алкоголик!» — говорит приятель, однажды случайно прознав об этом факте. Нет, дорогой, ты не алкоголик с твоими типично-пятничными посиделками и парой пива на протяжении недели. Алкоголик — это тот, кто пил весь день, с самого утра, одну водку. Без еды. Блевал и тут же пил опять, пил и тут же снова блевал, попутно обливая матом всех своих домашних. Мать уже привыкла к этому, а я никогда не смогу понять того, что к такому можно привыкнуть. Она отвечает улыбкой на его мат и укладывает спать, надеясь, что всё уже кончилось.

Нет, мама, не кончилось. Ты прекрасно знаешь, что в четыре утра оно проснётся. Начнёт орать, перебудит в доме всех, проблюётся — и на этот раз пойдёт не в магазин, а к тебе. Оно понимает, что до магазина просто не дойдёт, и знает, что где-то у тебя должна быть бутылочка бабушкиного вина (давно, кстати, утилизированного от греха подальше) или, на край, медицинского спирта. Уговоры будут разные — от самых нежных и слезливых до грубых и оскорбительных. Будет и что-то типа: «Мне так плохо, что если ты мне не нальёшь, я сейчас умру», — и, глядя на его состояние, в это даже можно будет поверить. Можно было бы поверить, не пережив это уже энное количество раз.

На утро ему полегчает, он сможет более-менее нормально функционировать и пойдёт за новой дозой. Остановить его у нас не выйдет физически — даже вдвоём. И всё начнётся сначала.

Пройдёт три дня, и ему нужно будет идти на работу. Я не знаю, что за гений придумал режим «сутки через трое», зато представляю, сколько людей от него спивается в нашей стране. Ещё четыре дополнительных выходных нарисовываются в течение пяти минут с помощью одного телефонного звонка. Ведь «коллеги» всё понимают и готовы прийти на помощь, да и он сам не раз «выручал» их в подобных ситуациях.

«Банкет» в среднем длится неделю. В последний день ему станет настолько паршиво, что он расскажет матери про все заначки, со слезами будет просить прощения. Всё это она уже слышала, только он об этом не помнит. Мать будет причитать, как же ему, несчастному, плохо, удивляясь, как этого не понимаю я. А я никогда не пойму. Ведь если человек, скажем, отрезал себе палец (сам, без всякой на то надобности и причины), и теперь ему больно и некомфортно, нужно ли его жалеть? Едва ли, ведь только он один виноват в своих бедах. Он знал, что будет именно так.

Разговоры про развод мама не воспринимает. Этого я тоже никогда не пойму. Не пойму, как можно оттирать блевотину, слушать мат в свой адрес, а потом улыбаться как ни в чём не бывало. Разговор о принудительном лечении также не имеет успеха долгие годы.

Последней каплей для меня стал недавно услышанный монолог о самом большом его достоянии. Что же это? По его мнению, то, что он не пропил квартиру. А я вообще была ошибкой, сожравшей такое количество денег.

Мой родитель — алкоголик. Отца у меня больше нет.