Стою себе на остановке, жду автобус. Подходит бомж и начинает клянчить денег. Причём довольно пространно, издалека, дыша на меня перегаром и глядя с надеждой. На хлеб, конечно, ага. Как человек интеллигентный, на хрен его не посылаю, а вполне вежливо говорю, что денег нет. Даже не уточняю, что вот лично для него — нет. Бомж продолжает клянчить, потом ещё с полминуты тупо стоит и ожидает. Уже резче говорю, что ничего ему тут не светит, выслушиваю порцию площадной брани — и гражданин удаляется приставать к следующему прохожему.

Я что-то не понимаю: с какой радости я должна жалеть нестарого и весьма крепкого с виду мужика и подкидывать ему денег на сивуху?

Меня воротит со всех этих паразитов, которые расселись по подземным переходам, протянули руки и ещё и смотрят на тебя со злобой, потому что тебе-то живётся лучше. С бездельников, алкашей, профессиональных нищих, с мразей, держащих на руках усыплённых какой-нибудь дрянью детей.

Не менее воротит с неуместной сердобольности некоторых. Я ещё понимаю — бабушке подать. Но с жалостью в голосе рассказывать, как ты дала на опохмел какому-то подзаборному алкоголику, а то он же, бедный, бледный весь стоял и трясся, того и гляди помер бы на месте. «Да блин, пусть помирает! — говорю я. — Сам виноват. Одним уродом в обществе стало бы меньше». Сердобольный женский коллектив смотрит на меня с непониманием.

Хочешь денег — иди и заработай. Хочешь сесть обществу на шею и свесить ножки — по крайней мере, свою шею я подставлять не собираюсь.