Я с детства занимаюсь рисованием. Окончила художественную школу, художественное училище и художественный факультет главного московского киновуза. Я 15 лет училась профессии и, конечно же, люблю её. Но бывают моменты, когда хочется переломать кисточки о колено.

Каждое лето после экзаменов у меня была живописная практика. Мой курс на месяц выезжал на этюды в какой-нибудь архитектурно интересный город — Суздаль, Коломну, Новгород или Псков. И каждый раз пленэр превращался в суровое испытание для нервов.

Сейчас лето, отличная погода, есть свободное время — взять бы этюдник и пойти на свежий воздух порисовать с натуры. Но я на пленэр не пойду. Я до дрожи боюсь вас, соотечественники. Вы уже показали мне всё, на что способны.

Ну, во-первых, зрители есть всегда и везде. Попробуй высадиться с этюдником на необитаемом острове, и через пять минут услышишь: «Серёж, иди сюда, здесь рисуют». Из ста прохожих один пройдёт мимо без остроумного комментария или капитального выноса мозга. Мысленно желаешь ему всяческих благ.

Случалось, люди окружали меня, когда я только развинчивала ножки этюдника, и не уходили никуда по два-три часа. Я чувствовала себя дрессированной пляжной обезьянкой. Со мной разве что не фотографировались. Прохожие, забыв о делах, учили меня жизни, восхищались моим дарованием, советовали завязывать (в связи с очевидной профнепригодностью) с рисованием поскорее, ужасались тому, какая я грязная, и тому, как пахнут мои разбавители и краски. Просили нарисовать букет, голую женщину, пальму, немного денег, портрет семьи на фоне моря. Учили писать, рисовать, компоновать, правильно говорить по-русски, одеваться, держать спину. Рассказывали о своём собственном творчестве и талантах детей и внуков. Интересовались ценами на краски и различиями в технике акварели и масляной живописи. Называли сумасшедшей, звали замуж. Хватали кисточки и лезли руками в краски и в работу. Обещали показать самые фантастически красивые места в округе. Пытались напоить. Прорицали будущее. Гнали прочь. Снимали для местного телевидения, просили посторожить собачку, велосипед, детскую коляску. Дети спрашивали, почему я без мамы. Сердобольные старушки — обедала ли. И никому не казалось, что это дико — не поздоровавшись, не представившись, вываливать на совершенно незнакомого человека, занятого делом, всё, что накопилось в голове.

Я предлагала некоторым зрителям представить себя на моем месте — например, вы сидите на лавочке и читаете газету, а я сажусь рядом, обнимаю вас за плечо, дышу перегаром и завожу беседу: мол, ну что, друг, как дела, что пишут интересненького? Уходили, поглядывая на меня косо, зло, уничтожающе. Разве можно сравнивать? Разве рисование — это не блажь? Разве это работа? Смотрели как на девушку лёгкого поведения, которая вдруг заговорила о морали.

Только не говорите, что такое любопытство естественно и не предосудительно. Я знаю, что может быть и по-другому.

Недавно я была в командировке в маленьком, но людном французском городке. Немного порисовала на аккуратненьких европейских улочках, на площади, переполненной народом, у замка — главной туристической достопримечательности. Мимо проходили толпы людей, галдящие школьные экскурсии — и никто не остановился у меня за спиной. Ни одного вопроса типа «это у вас пейзаж или картина?», «а что это будет?» и «сколько тебе за это платят?». Ко мне ни разу никто не пристал. Это было удивительно. И очень приятно! Там люди понимают, что такое личное пространство. У нас же частное, личное и общее перепутано, от этого многие наши государственные беды (в том числе и казнокрадство).

Ребята, если вы видите на улице рисующего человека, пожалуйста, пройдите мимо, не стойте у него за спиной! Художник будет вам очень, очень благодарен.