Жил-был мальчик. Как обычный мальчик, он много бегал, много шумел. А потом, когда он был в младшей школе, ему в ручки попала книжка. Скромная такая, в мягкой обложке, а на ней большими буквами: «Айзек Азимов», а чуть пониже — «Основание». Это была его первая настоящая книга. До того он если и читал, то комиксы, да и то через силу. А тут, неожиданно для себя самого, он взял и прочитал. Удивительно быстро, учитывая, что только пошёл в школу. В первый раз оставался за девять часов. Ему не мешали: родители тоже любили книги.

После прочтения герои стали для него родными. Он жил по принципам Хардина, веря, что насилие — последнее убежище беспомощного. Он любил наглых и хитрых торговцев. Он восхищался Мулом и его противниками.

Потом было многое. Был Шекли и его «Похмелье», был О. Генри. Пришла Ле Гуин и надолго завладела его миром. Принцы Амбера сменялись дрконами Маккефри, крыса из нержавеющей стали грабила банки и путешествовала во времени, Бендер не делился ключами от квартиры, а учёные в Баку разрабатывали беструбный трубопровод. Была Ахматова и Лермонтов. Был Пратчетт и Стругацкие. Но всегда и во все времена под рукой лежала та, первая книга. Вот Толстого и Пушкина не было — не любил он их.

Мальчик рос и перечитывал книгу. Он видел, как бьют собак беспомощные владельцы, тщетно добиваясь послушания. Как выглядит общество потребления, построенное на ломающихся вещах.

Сдавая экзамен в аспирантуру, он выслушивал речь экзаменатора — доктора наук и едва ли не плакал. Она почти дословно перечисляла аргументы Ансельма и страшно гордилась своей работой, суть которой была в собрании цитат её бывшего руководителя, которая в свою очередь цитировала других учёных.

Он видел все перечисленные Сэлдоном признаки распада, застоя и упадка и грустил по поводу судьбы своей родины.

Но недавно у него… хотя уже у меня распалась эта книга. Настолько, что её уже не собрать, не склеить. Эта книга воспитала меня. На ней я вырос. Не на ней одной, конечно, но она заложила тот фундамент, на котором возникла моя личность.

Разумеется, я пошёл в магазин за новой, красиво напечатанной книгой в твёрдом переплете, на хорошей бумаге, без опечаток и следов буйного детства. Но что это? Где моё любимое «Основание»? Есть только «Академия». Неужели… И правда. Имена те же. Но перевод…

Боже, за что, за что вы, неуважаемая переводчик, так перевели эту книгу? Да, близко к тексту. Да, в том переводе были вольности. Но так книга была на русском, не то что ваша переведённая поделка.

Почти все переводы классики настолько механичны, что бросает в оторопь. Я сам переводчик, я читал в оригинале, я знаю, что всё это допустимо и даже точно. Но если вы не готовы вложить в перевод душу, как и я, то занимайтесь техническим.

Псевдопереводчики, вы задолбали. Недаром в древнем мире переводом занимались два человека — один знал языки, а другой был писателем. Задумайтесь. Возможно, тогда эти ваши серии классиков кого-то, кроме лингвистов-исследователей, и заинтересуют.

А меня спас букинистический. Спасибо тому, кто сохранил воспитавшую меня книгу.